(Окончание. Начало в №29 «С-А»)
Из книги А.В.Жбанова «время судит по-своему»
В тайге было много грибов, ягод, орехов, но их не особенно заготавливали, видимо, не хватало сил у людей. Они выматывались на работе. Однако мы, дети, летом паслись в тайге. Китайский лимонник использовали для заварки чая (лианы), а ягоды ели. Очень любили актинидию, которую почему-то называли кишмиш, и дикий виноград.
Не могу удержаться, чтобы не процитировать В.К.Арсеньева:
«Читатель ошибается, если представляет себе тайгу в виде рощи. Уссурийская тайга – это девственный лес, состоящий из кедра, черной березы, амурской пихты, ильма, тополя, сибирской ели, липы маньчжурской, даурской лиственницы, ясеня, дуба монгольского, пальмового диморфанта, пробкового дерева, маньчжурского ореха и многих других пород».
Ныне все это богатство вырубается и отправляется в Японию.
Летом мы играли в лапту, бабки, чижика (сейчас в такие игры дети не играют), зимой катались на санках, самодельных лыжах и самодельных же коньках, которые привязывали к валенкам. У некоторых ребят, правда, были «снегурки».
Мальчишки мастерили из гильз «поджиги», из которых стреляли порохом. «Поджигу» держали в левой руке, а правой чиркали коробком спичку. Следы этих упражнений остались на руке до сих пор. Взрослые, конечно, нас гоняли за это. Но был единственный день, когда начальник клуба сам просил нас сделать залп на «поджиг» — это был День Победы.
Мне шел одиннадцатый год. Все ребята из нашей ватаги – Сережка Лысанов, Генка Бурмакин, Валька Винник, Валька Верховцев и другие — были старше и относились ко мне покровительственно. У всех были прозвища, в том числе и не очень приличные. Меня почему-то называли «Европа».
Так получилось, что я почти всю жизнь стеснялся своего возраста. Среди мальчишек был младшим, в училище поступил 17-летним, все мои помощники и заместители по службе были старше меня. Первый заместитель, который был младше меня, в поисково-спасательной службе Черноморского флота — капитан 1 ранга Рогожин Антон Георгиевич. Это был уже 1982 год. Через некоторое время я опять начал стесняться своего возраста, но уже по другой причине.
Однако возвратимся к Благодатному.
Выработанные разрезы, из которых уходили старатели, заполнялись водой, образуя небольшие озера. В таком озере я научился плавать и даже спас забубенного Вальку Верховцева. Мы с ним плавали в выдолбленной из цельного ствола колоде, из которой поили лошадей. Чтобы колода не опрокидывалась, мы прибили к ее днищу доски. Валька, несмотря на мои энергичные протесты, начал раскачивать колоду, доска оторвалась, и мы опрокинулись. Валька, оказалось, плавать не умел.
Никакой бытовой техники у нас, да и у всех жителей на Благодатном, в Вагутоне и в Имане, не было. Телевизор (КВН) я впервые увидел во Владивостоке у родителей своего друга Левки Альперина, а стиральную машинку – в Москве, будучи офицером (1957 г.), у тетки другого моего друга — Юрки Голованова, приняв ее за помпу для откачки воды.
Много чего не было в те далекие годы: атомной бомбы, ракет, мобильных телефонов…
Кто сейчас знает, что такое «рубель» (с ударением на втором слоге)? Это инструмент для глажки белья, который наматывали на скалку, и этим самым рубелем катали по столу. Еще мать гладила утюгом на углях.
Уместно вспомнить еще об одном термине – «бастрик» (ударение на последнем слоге). Это жердь, которой крепят сено при перевозке его на санях. Будучи командиром гоночной шлюпки в бытность офицером на флоте, когда я давал команду «шабаш, рангоут ставить!», гребцы между собой говорили: «Давай бастрик!» — так они называли мачту.
Лет через пять я спросил у матросов-гребцов, что такое «бастрик». Не знал никто. Уже мой сын Андрей в пятилетнем возрасте, показывая на картину «Три богатыря», спрашивал: «Как звать дяденьку, который держит ракету (копье) и нажимает на педаль (стремя)?» А дяденька – Илья Муромец.
После войны заработки на прииске резко снизились, золота становилось все меньше, детей (т.е., нас с Валей) нужно было учить, и родители в 1949 году переехали в поселок Вагутон, где отец работал на домостроительном комбинате, а мать устроилась в пекарню, чтобы как-то прокормить детей — время было голодное.
Вагутон – корейское название поселка, сейчас это район города Дальнереченска Приморского края. Жили в бараке, в школу ходили пешком за семь километров, потому что автобус, как правило, ломался.
Отрочество вспоминается довольно унылым, я кое-как окончил Иманскую среднюю школу №1 и по комсомольскому набору в 1952 году поступил в Тихоокеанское высшее военно-морское училище имени адмирала С.О.Макарова. Особых проблем при поступлении не было, даже английский язык, который я начал учить только в третьей четверти седьмого класса, не явился препятствием.
Сестра-отличница в следующем, в 1953 году, поступила в престижный Уральский политехнический институт, в котором учился Б.Н.Ельцин.
В 1982 году на 30-летие выпуска я прилетал из Севастополя в Иман, который стал Дальнереченском, на встречу с одноклассниками. Все они окончили институты: Алла Ивашкина, Галя Шевелева и Тамара Барчукова – педагогический, Анатолий Столбов и Петр Николаенко – железнодорожный, Анатолий Скубко – политехнический. Не поступали наши ребята только в коммерческие, торговые, экономические и прочие заведения такого толка – другие были времена.
Это была хорошая встреча! Все наши одноклассники состоялись, это радовало. Но уже тогда кто-то из юных, проходя мимо оживленно разговаривавших моих одноклассниц, нахально спросил: «Бабушки, сколько вы выпили?»
В курсантские годы мы распевали душещипательную песню, в которой были такие слова:
Может быть, вы теперь уже дамочка,
И какой-то мальчишка босой,
Боже мой, называет вас мамочкой,
Эту девушку с русой косой.
А наших девушек уже называли бабушками! Всему свое время!
Мы вспомнили добрым словом своих учителей: Николая Андреевича, Цецилию Владимировну, Полину Андреевну и других. Походили по школе, она показалась очень маленькой. Интересный разговор произошел с директором. Узнав, что я Жбанов, он спросил, имею ли я отношение к Жбанову озеру. Я и мой отец имели отношение к этому озеру: там у нас была лодка, и я с помощью мордушек, которые плел отец, ловил на этом озере рыбу.
Увы, нет больше Благодатного, где похоронена моя бабушка по матери Дарья Никифоровна Шаробарова, нет Вагутона, нет и Имана. Название «Иман» носили железнодорожная станция, город, река, на которой он расположен, и танкер Черноморского флота, с которым я впервые встретился в Средиземном море. Название осталось только на борту этого танкера.
Осталось добавить, что из десяти человек Жбановых и Шаробаровых, приехавших в начале 30-х годов, на прииске оставалась только наша семья: мать, отец, сестра, младший брат и я. Как ранее было сказано, мы уехали в 1949 году. На Благодатном остались лишь могилы: Дарьи Никифоровны, двоюродной сестры Зины, дочери одной из сестер матери, и матери Вали и Дмитрия Шаробаровых, моих двоюродных сестры и брата.
На месте прииска, в том числе и на месте бывшего кладбища, остались только отвалы отработанной породы.
Но остались Жбановы во Владивостоке, все женщины: А.В.Жбанова, В.И.Жбанова, Л.А.Жбанова, еще одна Л.А.Жбанова, Л.Г.Жбанова. Кто они мне? Не знаю.
Владивосток – это же мой родной город, там я учился, стал офицером, женился. Почему бы мне в те годы не заняться поиском родни? Эх, молодо-зелено!