По каким-то неоткрытым еще законам природы взрослые часто больше любят своих внуков, а дети тоже больше тянутся к бабушкам или дедушкам, чем к родителям. Но отношения, какие сложились между Климом Косых и его дедом Федором Глухеньким при его жизни – большая редкость.
Клара Косых, единственная дочь Федора Климентьевича, говорит, что ее сын и отец были друзьями. Вдвоем с сыном они и вспоминают о фронтовике.
На фронте с 17 лет
— Мой дед, — рассказывает Клим, — родился 24 декабря 1925 года в Новокрещенке и жил до самой старости в этом селе. Семья у Глухеньких была большая, из девяти детей в ней дед был четвертым ребенком.
Окончив семь классов школы, он пошел работать в колхоз. Когда началась война, его, как и многих молодых ребят в то время, забрали на учебу и работу в Партизанский район, на шахту. И, по его рассказам, ему там сильно не нравилось, поэтому он дважды сбегал. Один раз — неудачно сел не на тот поезд и уехал в Находку, где его и «встретили», и доставили обратно в рабочую зону. А второй раз к побегу подготовился тщательно, поэтому смог доехать до Новокрещенки.
Приехал домой, и в ноябре 1941 года его призвали в армию. На тот этот момент ему было 16 лет. Попал в школу снайперов в с.Меховая Падь под Благовещенском, где учился полгода. Потом его отправили в военную часть под Биробиджаном и уже оттуда в декабре 1942 года — на фронт, в Прибалтику. Буквально через неделю, когда отряд совершал разведку боем, его ранило в голову. Повезло, что он отбежал недалеко от своего окопа, товарищи услышали, что его ранило, и смогли забрать с поля боя. Дед говорил, что в госпитале пришел в себя только через неделю.
Там он познакомился с каким-то бойцом, который уговорил его отучиться на минометчика и перейти в минометные воска. Дед так и сделал, поэтому большую часть войны он служил в минометной батарее стрелкового батальона.
После госпиталя попал в Белоруссию и говорил, что всю ее пешком прошел. Затем были Польша и Варшава, где осенью 1944 года его ранило второй раз. Дед рассказывал, что стреляли, и кончились мины. Что делать? Сложили минометы в одну кучу и пошли в атаку. И в этой бойне ему попала в руку пуля. Она прошла через все предплечье, но кость не задела. Рука у деда потом так и болела всю жизнь. Лечил он ее «сырой» нефтью из Баку, делал компрессы. В его доме всегда стояли канистры с этой смесью.
После этого ранения, так получилось, дед попал в зенитные войска и победу в Берлине встречал уже зенитчиком. И когда наши войска были уже под Германией, дед говорил, что там больше всего не хотелось умирать. Потому что вот она, долгожданная победа, и было бы так обидно погибнуть, не ощутив ее радости. Хотя даже тогда у деда была такая ситуация, когда он чудом остался жив.
Недалеко от реки Одер шли бои. Была весна, и лед еще стоял крепкий. Наши успели по льду перебежать на сторону, а тут немцы, как давай на них переть, стреляли днем и ночью. Наши много немцев перебили, но и своих немало потеряли. Думали, что всем пришел конец, но неожиданно, как будто из-под земли, выехали советские танки и, конечно, спасли оставшихся в живых бойцов. Деда ранило в палец ноги.
Из-за такой битвы на реке начался ледоход. Но нужно было оставшихся бойцов забирать, вывозить, и для этого пришла баржа. На нее загрузили около 200 человек, и дед, как легкораненый, залез на самый ее верх. Баржа тронулась, а немцы ее выследили, выстрелили по ней снарядом, и она развалилась пополам. Естественно, люди, кто там был, погибли. Из всех двухсот человек спаслись только дед и какой-то лейтенант. Возле берега была большая коряга, за нее они и зацепились. Но вылезти на сушу им не удалось – берег реки был очень крутой. Так и провисели на этой коряге всю ночь, мокрые и обледенелые. Утром пришли советские солдаты и помогли им вылезти. Лейтенант после этого слег с пневмонией, а дед, как ни странно, ничем не заболел.
Встречал победу дед в Берлине и рассказывал, что даже когда объявили войне конец, все солдаты ходили в касках, потому что все еще стреляли.
За всю войну у деда было три ранения, благодаря которым его демобилизовали из армии, и был дважды награжден, в том числе одной из самых почетных наград в Советском Союзе во время Великой Отечественной войны — орденом Красной Звезды.
В школу, к детям
— Отец про войну, — говорит Клара Федоровна, — мне ничего не рассказывал. Всем делился только с Климом. А со мной мог обмолвиться только парой фраз, и на этом все. Рассказывал, что, когда были в Белоруссии, видели своими глазами сожженные деревни, дома, что в Германии много немцев сдавалось. Так и говорили, показывая жестами:
— Иван, не стреляй, dry kinder (трое детей)! Иван, не надо!
А еще рассказывал, как с немецкого майора, который был у них в плену, сапоги снял.
Я у него спрашивала:
— Ну ты хоть в День Победы на рейхстаге расписался?
— Нацарапал там что-то, — отвечал он.
Знаю, что голодные воевали. И пока он был на войне, умер отец и погиб старший брат Володя.
Отца их, моего деда тоже мобилизовали. Он ехал в поезде на фронт, и ему плохо стало. Его высадили где-то под Иркутском и отправили в госпиталь. Оказалось — была прободная язва. Так как с таким диагнозом служить уже было нельзя, он и остался в госпитале, работал там и помогал персоналу. Старший брат Иван ехал с фронта домой на побывку, успел заехать к отцу и увидеть его. А больше никто его не видел.
Дядя Володя погиб где-то под Сталинградом. На него не было похоронки, и считается до сих пор, что он без вести пропавший. Но с ним служил его товарищ из Новокрещенки, который лично видел, что пуля попала прямо в лоб. Так благодаря ему и узнали, что произошло.
Осенью 1945-го года отец вернулся домой в Новокрещенку. И, конечно, встал вопрос о работе. Пошел в местную школу на должность военрука, заниматься военно-патриотическим воспитанием детей. И там же в 1947 году познакомился с моей мамой Марией Цимбаловой, которая приехала в Красноармейский район по распределению с Кавказа. Через три года родители поженились. А в 1951 году у них появилась я.
Мама была строгая. Она работала директором школы и занималась партийными делами. Их у нее всегда было много, что, конечно, заставляло ее приходить домой поздно. Мама всегда говорила мне: «Что можно простому смертному, то нельзя тебе!», и поэтому я старалась не попадать в плохие истории.
Но воспитывал меня в большей степени папа. Он был очень добрый, и я, как ребенок, этим пользовалась. Если мама что-то не разрешала, я тут же бежала к отцу, и он все позволял.
Отец был разносторонним человеком. Охота, рыбалка, пчелы – всегда успевал этим заниматься. При этом дома тоже всегда было большое хозяйство: куры, гуси, свиньи, корова попозже появилась.
Маме, как директору школы, с папой очень повезло. Он, как педагог, был хорошим специалистом. Преподавал потом у ребят физкультуру и занимался с детьми полноценно. Да и по хозяйственной части был незаменимым работником – делал буквально все. Раньше физического труда требовалось много везде, и школа не была исключением. Взять даже пример, как отапливалась школа. Конечно, дровами. Выделялось определенное количество кубов на сезон, а это было немало, потом их все нужно было попилить двуручной пилой, поколоть, сложить. С весны по осень на пришкольном участке всегда были полевые работы. Весной все садится, летом за всеми культурами — должный уход, осенью — сбор урожая. Все это организовывал и делал отец.
В те времена были при школе еще и кони, которые помогали в работах. С ними тоже возился папа.
Очень хорошая была площадка спортивная возле школы, где стоял разный спортивный инвентарь. Ее папа сделал. Ему нужно было заниматься с учениками, а для этого требовались вспомогательные средства, вот он их и создавал своими руками. Как и деревянную карусель, которая стояла во дворе школы. Ее папа сделал для детворы, чтобы та весело время на переменах проводила.
Проработал в школе он до 1981 года, а потом стал заниматься уже своими домашними делами полноценно.
Счастье стать дедом
Папа всю жизнь мечтал о сыне, которого назовет Климом, как и своего отца. Но не случилось. А тут в 1980 году рождается внук. И для папы это было огромное счастье. Он так был этому рад, что устроил родины на всю Новокрещенку, гуляло все село.
Я помню, как он купил мне коляску, манеж, в котором Клим потом не любил сидеть. Все старался сделать для меня и для внука. И, конечно, эта большая радость в дальнейшем стала большой и крепкой дружбой между ними.
В июне 1981 года я уже вышла на работу в Глубинненскую школу преподавателем химии и биологии. И была необходимость в первый год отдать Клима моим родителям в Новокрещенку. Потом по мере его взросления он все равно рвался к деду. Садик категорически не воспринимал и как будто искал пути к деду. Бывало такое, что приведу его в сад, он переступает порог группы, смотрит на меня и говорит: «Заболею, дед приедет и заберет меня!». Так и получалось. Наестся на прогулке снега и заболеет ангиной. С собой в школу на уроки я его брать не могла – Клим был очень непоседливый, и папа бросал все и ехал на автобусе за внуком из Новокрещенки в Глубинное. Для Клима Новокрещенка была как второй дом, поэтому и часть его вещей всегда хранилась там.
В 1988 году у нас родился второй сын Вася. И если Климу в любом возрасте говорили: «Едем к деду!», он тут же собирал все, что ему надо было, вперед всех нас бежал в машину и готов был находиться у деда круглые сутки, то с младшим было по-другому. Сколько раз ни пытались оставить его, он говорил: «Да, хорошо» и тут же уже сидит в машине, ждет, когда поедем домой. Хотя мой папа никогда не обижал его, но у Васи были другие интересы, которые, наверное, не совпадали с дедовскими.
— С дедом, — вновь присоединяется к разговору Клим, — всегда было интересно. Я сколько себя помню, с самого маленького возраста, всегда хотел к нему. Я не помню такого, чтобы он меня куда-то с собой не брал, что-то запрещал, ругал. Всегда было так: куда — дед, туда — и я. Когда мне было около трех лет, он меня брал с собой на рыбалку, ловили рыбу на удочку. Позже вместе и сетки ставили. Ходили вместе ставить капканы на колонков, в третьем классе брал с собой в тайгу и на пасеку.
Огород был большой, и я там всегда помогал деду. За общими делами шли разговоры о многом, в том числе и о службе на войне. Я вообще постоянно его обо всем расспрашивал, мне было очень интересно узнать какие-то подробности. И дед щедро делился своими воспоминаниями.
Дед еще таким общительным был. Его всегда окружали друзья. У них постоянно была какая-то суета, они вместе все дружно делали. Он — не один фронтовик из Новокрещенки, были и другие мужики, кто воевал и вернулся домой. Но больше всего мне в нем нравилось то, что он при всем своем боевом опыте, никогда не ходил и не бил себя в грудь, что он много чего повидал на фронте. И никогда не приукрашивал свои заслуги, а говорил все, как есть. Хотя на войне он и, правда, много чего пережил.
Я всегда хотел стать пограничником. Но после школы у меня не получилось поступить в погранинститут, поэтому осенью 1998 года я пошел в армию. А через год попал в Чечню. Бабушке было тяжело это принять, поэтому вскоре она умерла, ей было 72 года. Дед тоже переживал, но как будто делал это спокойно.
Связи в Чечне, конечно, никакой не было, и почта работала тоже очень плохо. Но все равно я переписывался и с родителями, и с дедом.
Весной 2000-го я демобилизовался и, чтобы не терять год, подал документы в педагогический институт в Хабаровске. Так как там была военная кафедра, я пошел туда для себя. Так и остался на военной службе и дальше пошел работать по контракту. Дед не одобрял мой выбор. Может быть, потому что знал не понаслышке, что такое война, и не хотел, чтобы я свою жизнь с этим связывал.
Другим про войну мало что говорил, хотя со временем стал выступать перед школьниками, какие-то моменты им рассказывать. Деда всегда очень уважали, поэтому в День Победы ему всегда приносили цветы и дети, и взрослые. И по нему было видно, что эта дата для него очень значимая и памятная. Он до последнего принимал участие в парадах и даже еще застал открытие мемориальных плит на центральной площади в с.Новопокровке, лично туда пришел.
«Пол-Европы прошагали…»
Это про отца
— В 1998 году осенью, — дополняет Клара Федоровна, — у нас было два важных события. Кроме того, что Клим уходил в армию, мы отмечали новоселье. Мы переехали в Новопокровку, прожив в Глубинном 23 года. И, конечно, пока Клим служил, мы налаживали быт. Когда умерла мама, я отцу сразу предложила переехать к нам. Но он не любил Новопокровку, поэтому переезжать не хотел.
Жил в Новокрещенке, занимался пчелами, что-то делал по хозяйству. А когда в 2005 году он сломал ребро, я его уже безоговорочно забрала к себе.
Несмотря на то, что у меня уже давно была своя семья, свои правила, а папа оставался человеком со своим характером, жили мы дружно. Совместный быт давался мирно. Папа никогда не спорил, не ругался, не командовал. Поначалу он занимался своими пчелами, которых мы перевезли вместе с ним, а потом, когда их продали, он спокойно смотрел телевизор, читал книги. Прожили мы вместе с ним три года. И в какой-то момент ему понадобилась операция, в процессе которой он умер.
Врачи, оперирующие его, мне сразу сказали, чтобы я благоприятных прогнозов не ждала. Но все же мы верили в лучшее, но этого не случилось. Конечно, для нас это была большая потеря, но радует то, что прожил он достойную и счастливую жизнь, в окружении своей семьи, преданных друзей и любимых внуков, один из которых стал для него больше, чем внук. И все свои военные воспоминания он передал Климу. А я в свою очередь, когда слушаю песню в исполнении Льва Лещенко «День Победы», особенно строки «Пол-Европы прошагали, пол-Земли, этот день мы приближали, как могли», понимаю, что это точно про моего отца.
Евгения РУДЕНКО
