Благодатный

Благодатный

Из книги А.В.Жбанова «Время рассудит по-своему»

Так назывался золотой прииск. Просуществовал он около 40 лет. Благодатный был создан в начале 30-х годов в верховьях реки Иман (ныне Большая Уссурка) в горах Сихотэ-Алиня на границе Сихотэ-Алинского заповедника.

Наш адрес был: Приморский край, Красноармейский район, прииск Благодатный. Эти места хорошо описаны  В.К.Арсеньевым в его книгах: «Дерсу  Узала»», «По Уссурийскому краю» и других…

Вот на этом самом прииске я и родился 19 октября 1934 года. В свидетельстве о рождении указана дата  — 20 октября. Кстати, о свидетельстве: бланков о рождении не было, зато были бланки о смерти. Именно на таком бланке мои земляки и оформили свидетельство, зачеркнув в нужных местах слова «смерти» и «умер, а  сверху  написав   — «рождении» и «родился». До получения паспорта этот документ мне приходилось иногда предъявлять, и он неизменно вызывал, мягко говоря, изумление.

Китайцев в те годы выселяли из Приморья, но один из них, по рассказам матери, даже лечил меня в 1935 году микроскопической дозой опия. К тому времени, как я начал себя осознавать (1938-1939 годы), китайцев на прииске  и в районе уже не было. Среди аборигенов (их называли орочонами) я помню Яшку Аянку  — его так все звали  — охотника и курьера.

Это был наивный и добрый человек, он иногда приносил отцу мясо  диких животных  и лососевую рыбу, которая поднималась на нерест из Амура по Уссури и Иману  аж до Колумбэ. Легкий и подвижный он в тайге преодолевал такие расстояния, которые были не по силам русским мужикам.  Я видел его пляску с фантастическими прыжками, слышал песню на его языке.  Когда я читаю о Дерсу Узале, вспоминаю Яшку Аянку. Погиб он в тайге – его задрал медведь.

Медведь задрал еще одного моего земляка – Яковлева. Он ушел в тайгу осенью, а нашли его случайно, когда сошел снег.

В поселке  Сидатун (ныне Мельничное) жила еще одна семья орочонов – Каленнога, но я их плохо помню.

Работали на прииске в основном сибиряки: Бурмакины, Белокуровы, Лысановы, Рогачевы; были украинцы: Ловейко, Винник; и татары: Абдулаев,  Абдрахманов и другие. Сколько же было на прииске изб? Выходило порядка сотни.  Один район назывался  «Камчаткой», другой – «Сахалином;  одна улица – Мостовая, другая – Советская. Центр прииска назывался Станом, вокруг него находились больница, школа, «золотоскупка», клуб, кузница.

Избы располагались по обе стороны речушки Бейчи, на которой была построена маленькая электростанция. Во всех домах был электрический свет. Замков на избах не было: если хозяева куда отлучались, они вставляли в дужку щепочку или веточку, что означало: «Нас нет дома».

Воровство на прииске появилось после войны, когда приехали репатрианты. Приискатели очень удивлялись этому явлению.

Золото добывалось гидравлическим способом.  Вода из ключей подводилась по плоткам к баку, из него по стальным трубам стекала к гидромониторам, которые гнали воду в пануру – это такая большая деревянная горизонтальная воронка, из которой порода прогонялась по длинному деревянному желобу (бутаре).  Золото проваливалось сквозь решетку в грохота. Пустая порода в конце желоба вымывалась «хвостовым» монитором, образуя отвалы. Летом работали круглосуточно.  В зависимости от количества воды работало от двух до пяти гидромониторов. Напор струи был так велик, что ее с трудом перебивали ломом. В месяц намывали таким способом от 3 до 16 килограммов золота.

«Съемка» золота  проводилась 1-2 раза в месяц. Решетки и грохота поднимались,  приискатели смывали мелкий песок, дно пануры  заливали ртутью, которая вбирала в себя золото. Ртуть выпаривали в кузнице. Крупные самородки собирали в пануре руками под пристальным взором специального охранника. Когда гидравлика перемещалась в другое место, мыли лотками и бутарами. Золото обязательно сдавали  по весу в специальную кассу, где получали боны, на которые в «золотоскупке»  покупали продукты и вещи. Был и обычный магазин, в котором покупали за деньги  (их называли  совзнаки).

За утаивание золота беспощадно судили, но приискатели все-таки умудрялись вывозить его с прииска в топленом масле, табаке, топорищах и другими хитроумными способами.

В километрах трех от нас располагался рудник «Пионер». На нем золото добывали методом дробления породы в специальных машинах.  В 1982 году на этом руднике стояло десятка полтора заброшенных деревянных изб.

Во Владивостоке был специальный магазин «Торгсин», в котором на золото можно было купить все, но, если приискателя задерживали перед «Торгсином», он шел в тюрьму. Народ рисковал, потому что на Благодатном были большие проблемы с предметами первой необходимости: одеждой, едой, посудой и др.

Полегче стало, когда начали привозить американские продукты и вещи по ленд-лизу, но это уже было в конце войны.

Зимы на Благодатном были снежными и довольно суровыми. Гидравлика не работала, прииск готовился к новому сезону.

Все работы выполнялись вручную. Даже доски пилили вручную  специальными пилами. Бурили тоже вручную: платформу, на которой  стояли четыре мужика, вращала лошадь, а мужики тяжелой «бабой» загоняли в землю трубы.

Довольно серьезными сооружениями были эстакады, по которым сплотки с водой проходили через распадки. Высота эстакад была больше десяти метров.

На прииске была просторная конюшня, в которой в хороших условиях содержалось не менее 20 лошадей. Сани, кошевки, волокуши, сбруя – все было в очень хорошем состоянии.

Первый трактор появился во время войны, он был газогенераторным, т.е. топливом служили  дрова. Американские грузовики, «студебеккеры», пришли к нам зимой 1946 года.

Зимой же приискатели иногда гуляли. Мужчины пили спирт  (никаких других напитков не было), а женщины – хмельную брагу. Молодые сильные мужчины боролись, тянулись на скалках. За столом пели песни,  конечно, про удалого Хазбулата, о бродяге, который бежал с Сахалина, про Ермака и — «По диким степям Забайкалья».  Пели и украинские песни, среди них были  песни про молодую Галю и «Посiяла я огiрочки». Кто-то же завез украинские песни на край страны!

Несмотря на удаленность и вынужденную изоляцию, прииск жил нормальной жизнью. В клубе показывали кино, дети учились в школе-семилетке. Ее директором была строгая, требовательная и хорошо образованная учительница  Клавдия Ивановна Дробышевская. Я в этой школе учился с 1942-го по 1949 год.

В школе не преподавался иностранный язык, и это была единственная трудность, с которой мы с сестрой Валей столкнулись, когда стали учиться в городской школе.  Были учебники, а в школе была библиотека. Не хватало учебников и чернил. Чернила варили из ягод, а писали на чем  попало. После войны все наладилось. Когда мы перешли в седьмой класс, то, почувствовав себя взрослыми, стали писать перьями «Рондо», допуская небрежность в почерке. Учителя ввели урок чистописания, и мы исправно писали палочки  и крючочки. Многим из нас школа исправила почерк.

В седьмом классе нас было девять человек, из них семеро – девчонки. Когда ушел из класса Павел Кижаев,  осталось «семь девчонок и один я».

Из школьного вальса:

Промчались зимы с веснами, давно мы стали взрослыми,

Но помним наши школьные деньки.

Летят путями звездными, плывут морями грозными

Любимые твои ученики…

Ходил по морям я один, причем заявил  о своем намерении стать моряком еще в 3-м классе, хотя море увидел в первый раз во Владивостоке в 1947 году.  Сказались мои воронежские гены?

Низкий поклон тебе школа, которой больше нет, низкий поклон Клавдии Ивановне Дробышевской и моей самой первой учительнице  Вере Михайловне Щетининой.

В 1953 году, будучи курсантом ТОВВМУ, вместе с Раей Садыковой и Валей Веселовской я навестил Веру Михайловну в Новопокровке, все были очень рады этой встрече.

Как все на Благодатном, жили мы в маленькой бревенчатой избе. Ее построили геологи для себя, но когда к отцу приехала мать, ее отдали молодой семье. И, как все на Благодатном, жили  довольно трудно. Выручали корова и огород. Землю корчевали, отвоевывая у тайги, и она очень хорошо воздавала за труд. Росло все: картошка, огурцы, помидоры и даже арбузы и дыни. В этом была заслуга матери.

Нас сестрой привлекали ко всем работам: на огороде, заготовку дров, но особенно трудно было заготавливать сено  для коровы. Мать жала траву по берегам ключей, мы ее вязанками носили на поляну. Низкорослую траву, которую нельзя было жать, рвали руками. Сена до весны не хватало. В отличие от других семей мы не голодали, но были годы, когда ели  картофельные очистки и траву, которую называли «курочки». Эту траву собирали мы с сестрой. Как она правильно называется, я до сих пор не знаю.

(Окончание следует)

 

 

 

 

Похожие записи

Только один комментарий к “Благодатный

  1. Леонид

    Благодарю автора за прекрасный очерк! Сам я работал неподалёку от Благодатного, будучи начальником геологического отряда, в 1978 году.

Что Вы думаете по этому поводу:

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.